Константин Калбанов - Вепрь - 2 [СИ]

В Звонграде все прошло штатно. Ночлег, поутру поход на торжок. Потом бабка Любава ушла по своим заботам, Богдан направился в кузнечный конец, имелась там плавильня, где он рассчитывал обзавестись чугуном, для новых поделок. Как оно все будет он пока представлял слабо, но ясно одно, чугуна потребуется много, опять же нужна была бронза, не столько как прежде, но нужна. Опять помянул Рудный, там ить страсть сколько их бронзы осталось, из нее были сделаны шаблоны деталей, да чего теперь-то, где тот Рудный и когда туда попадешь.

— А на что тебе толмач, — искренне удивился вопросу хорошо знакомый Виктору трактирщик.

А к кому он еще мог обратиться с подобным вопросом, сам он Звонград знал не так чтобы хорошо, вернее людей обретающихся в нем, трактирщик дело иное. Через его заведение столько разного народу ходит, столько разных разговоров разговаривается, что хочешь не хочешь будешь в курсе всего происходящего в граде.

— Торговать хочу.

— С гульдами!? Ты на голову-то здоров?

— Здоровее тебя.

— Оно и видно. Нет у нас с гульдами торговлишки, только через иных купцов, то даже мне ведомо, хотя к купцам касательства не имею.

— Мне не мнение твое надобно, а толмач, коли таковой имеется.

— Ну, есть один. Только он того, одним словом постоялец мой. Не знаю, ведает ли гульдский, но бахвалился, что с нескольких языков может перетолмачивать. Жизнь его с самого детства побросала. Он даже при съезжей одно время обретался, да только как бы там к пропойцам не относились, но такого даже там терпеть не стали.

— Он сейчас здесь?

— Нет. Недавно только накачался под завязку, где-то отлеживается. Ему Авось улыбнулся, пару дней купчине одному помогал в общении с купцом западником, вроде как уговорились, так купец на радостях ему цельный рубль за работу отдал, иноземец тоже вроде в сторонке не остался, одним словом деньга есть, гуляет.

— А деньга опять у тебя хранится?

— Дак обчистят горемыку, а тогда уж он и до меня серебро не донесет, а так, все как есть, у меня оставит, — хитро улыбнулся трактирщик.

А что, вполне трезвый и деловой подход, оно может тот кто обчистит тоже серебро мимо этого заведения не пронесет, но так только один прибыток, а эдак и толмач свой заработок здесь пропьет и тот, кто мог его обчистить один черт где нить найдет и придет сюда. С другой стороны может так статься, что тать тот, обретается в ином кружале. Не, так надежнее.

— Ты не смог бы сделать так, чтобы этот пьянчужка не набрался, пока не появлюсь я.

— Ты можешь его подождать наверху, а кто-нибудь поможет скоротать время.

— То лишнее. До вечера.

Нет, Виктор вовсе не считал себя обязанным хранить верность уже мертвой Голубе и будь обстановка иной, может и воспользовался бы предложением, вот только не здесь. С другой стороны, странное дело, оно вроде как здоровый организм, здоровый мужик, но вот об этой потребности отчего-то забыл напрочь. Впрочем, сейчас им владели совсем иные желания, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что в оставленном им мире, его скорее всего сочли бы психически больным нуждающемся в реабилитации. Счесть-то может и сочли бы, да только никто палец о палец не ударил бы, помнится с войны, как бы ее не называли, он тоже вернулся не в лучшей форме, вот только до его душевного состояния никому не было дела.

Вечером он увидел того, о ком говорил трактирщик. Как есть пропойца. Мужичок уже за пятьдесят, с встопорщенными, давно не стриженными и немытыми волосами, клочковатой бородкой, одет в откровенное рванье, смердит так, что рядом находиться невозможно. Виктор должен был признать, что как бы часто и с каким бы пренебрежением он не говорил о вечно грязных западниках, до этого старичка или не старичка, Бог весть, им все же было далеко. Интересно, а как с ним имели дело купцы, или ради такого случая он привел себя в порядок. Ладно, поглядим, что он собой представляет и тот ли это, кто нужен.

— Здрав будь.

— И тебе здравствовать, — испугано проблеял мужичок при виде подошедшего и нервно сглотнул, не без того, а кто его сейчас не испугается, но не обделался и то ладно, — Ты мною интересовался? — Старик нервничает, голос дребезжащий, как видно организм требует свое, а тут такое дело, может снова Авось улыбнулся, так что нужно сдерживаться, а это трудно, ой как трудно, эвон всего трясет как осиновый лист на ветру.

— Я, — присаживаясь проговорил Виктор, но видя, что из пьяницы сейчас собеседник никакой, похоже сейчас был самый пик запоя, попросил пива. Градусы там не велики, но зато трясти толмача должно уж куда поменьше. — Ты пей. От кружки тебя не опрокинет, за то голова станет соображать лучше.

Да-а-а, к кружке припал как мучимый жаждой путник в пустыне, наконец добравшийся до вожделенного источника воды. Великое дело опохмел. Будь кто другой, то скорее всего ему это не помогло бы, но этот уже был в той стадии, когда для опьянения много и не нужно, принял малость и уже косой. Так что пиво произвело свой эффект практически сразу, раз и трясучка прошла как по мановению волшебной палочки, мало того, сразу стало заметно, что тому даже похорошело немного. Ничего страшного, легкий хмель в голове ему только на пользу, способствует просветлению мозгов, а вот дальше лучше не продолжать, потому как окосеет окончательно. Глазки горят, но Виктор не собирается ему потакать.

— Мне сказали, что ты толмач.

— Есть такое дело, — закивал как китайский болванчик.

— Гульдский ведаешь?

— Ведаю.

— Только говоришь или и письмо знаешь.

— И письму обучен. Только редко когда в нем возникает потребность, не ладится у нас с гульдами.

— Какие еще языки знаешь?

— Фряжский, Сальджукский.

— Заработать хочешь?

— Вестимо.

— Тогда слушай, сегодня гуляй, а поутру поедешь со мной.

— Куда? — Хм. Аж голову в плечи втянул.

— Тут не долеча, на пол пути к Обережной есть постоялый двор, я там хозяином. Стол, одежку получишь от меня и это в плату не входит. Сделаешь работу, получишь награду и обратно в град привезу. Да не журись ты так, понимаю ликом не вышел, но не тать я, так что о плохом не думай. Эвон кружальщика поспрошай, пока еще соображаешь.

Поднявшись Виктор сразу направился к хозяину заведения, чтобы договориться. Не было желания искать потом этого алкоголика по всему граду, уж лучше пусть о нем позаботятся, бросят куда в угол, чтобы он дождался Волкова. Оно понятно, что состояние у него будет аховое, но то не беда, он с утра ему еще и нальет, чтобы в коматозе вывезти загород, а там уж разберутся.

Быстро обернулся купчина, только месяц минул со дня разговора, а он уж на постоялом дворе появился. Как есть, тот еще проныра. Все интересующие его вопросы уточнил, все вызнал и на постоялый двор. Видать, с желающими зашибить деньгу по легкому у него не густо, приходится самому рисковать, а риск тут велик. Вызнал все и хотя вот-вот морозы ударят, а дороги в плачевном состоянии, приехал.

— Ты как, не передумал?

Умный. Понимает, что у стен могут быть уши, потому вывел Виктора в чистое поле, чтобы наверняка никто не подслушал. Хорошо хоть дождика нет, а то ить его бы это не остановило, невелико неудобство, голова дороже. Но с другой-то стороны холодно и ветер не на шутку разошелся.

— Ты о чем Лис?

— О том, с чем ты не так давно приходил ко мне.

— Так ты же сказал, что не ведаешь о чем это я.

— Проверить кое-что нужно было.

— Шутки со мной шутковать решил? — Подпустил немного угрозы Виктор, — То знать не знаю, а то заявляешься…

— Не злись Добролюб. Разговоры разные про тебя ходят, сказывают, что по сей день трофеи с войны продаешь, а где та война, нету. Знать трофеи не с войны.

— То не твоя печаль.

— На большую дорогу вышел?

— Вот интересно Лис, а с чего ты решил, что сможешь вернуться обратно в Звонград.

— Ты, это… Ты не верно все понял, Добролюб. Я только к тому, что не дело самому-то рисковать. Ты только выслушай.

— Говори. А я послушаю.

— Тут дело какое, есть у меня знакомец, который с лихими знается. Так вот, у тех трудности с продажей пограбленного, готовы в треть цены уступать, лишь бы с рук сбывать. Тебе и дел-то, товар у разбойничков чин по чину принять, да мне весть бросить, я приеду и сразу уплачу пол цены, а товар вывезу.

— А какая тебе печаль платить мне пол цены, коли можешь за треть взять и сам?

— Легко сказка сказывается, да нелегко дело делается. Ты меня с собой сравни. Меня разбойнички живо самого без портов оставят, а на тебя никто руку не бросит, потому как боязно станет. Тебя они уважать будут.

— Может и так, да только ты-то ко мне подходил еще до войны.

— Война, та только в довесок, а тогда ты уж Секача порешил со всей ватагой и слава о том пошла, так что не просто я к тебе тогда подходил.

— А чего же давеча?

— Так проверить нужно было, дело-то такое, что и выгодно, но и костей можно не собрать. Тогда-то ты отказался, а тут сам пришел. Ну, сам посуди, мог ли я иначе?